- Я же потону! - закричал он, глядя в слабо сумеречное, облачное небо. - Ты что делаешь, всесильный? Спасай меня, я не закончил свою миссию!
В разрыве облаков показалась одинокая звезда, подмигнула погибающему попаданцу и скрылась.
"Что же, тонуть? Или все же подергаться - как известная лягушка в кувшине с молоком? Где тут восток? Там, где чуть светлеет горизонт? И там же находится Сардиния - значит, плыву в ту сторону. Вода, вроде бы уже не такая холодная.... Помоги, боженька!"
Рассвет застал его все еще барахтающимся среди волн - уже невысоких, но все равно заплескивающих в его жадно дышащий рот порции соленой воды. Сашкины руки и ноги еле шевелились от усталости и холода, но он упрямился, изображая что-то вроде брасса. Внезапно его поволокло вперед, потом сильно потянуло назад, он высунул голову из воды как можно выше и увидел скальный берег. Откуда-то в организме взялся адреналин, вливший силы в мышцы и Сащка стал грести, грести руками, пока не зацепился ногами за песчаный грунт. Еще немного телодвижений - и он вполз на галечно-песчаный пляж небольшой бухточки в обрамлении зализанных прибоем известковых скал. "Спасибо, боже!".
Когда солнце поднялось почти в зенит, Сашка успел приободриться, подсушиться, напиться пресной воды из лужицы в скальном углублении (вчерашний ветер сопровождался дождем) и определить, что забросило его, как водится на остров, - вернее скальный островок размером 300х100 м при высоте до 10 м. Растительность на острове была - в виде хвойных и мелколиственных кустарников, а животный мир ограничивался какими-то пичужками. Были, вероятно, и морские твари в виде рыб, крабов, морских лилий, ежей и т. д,, но их еще предстояло найти и поймать. Осталась надежда и на людей: на востоке километрах в пяти виднелась сплошная береговая линия. Плыть туда Сашка пока не собирался (хотя припрет и поплыву!), но, может быть, местные рыбаки близ этого островка бывают?
Остаток дня он пытался добыть в море пищу: отваливал валуны в надежде на крабов (трех нашел, но один убежал), плавал с открытыми глазами под водой и выкинул в итоге на берег с десяток морских звезд, один "морской огурец" и двух "ежей", а также надрал ламинарий - для салата. Потом дробил панцири иглокожих и высасывал из них содержимое - но очень выборочно, потому толком не насытился. Хорошо, что ламинарий было в достатке - заполнил ими пустоту в желудке. Потом искал и оборудовал место для ночлега: наломал веток, постелил на них штаны и лег калачиком, а рубашкой укрылся. Как ни странно, пригрелся и уснул.
Через пять дней он стал всерьез думать о форсировании пролива вплавь. Погода установилась тихая, теплая, море чуть шевелилось под лучами жаркого солнца - чего ж не плыть? Устану - отдохну на спине, слава богу, умею. А то ведь на острове этом и сдохнуть недолго: вода в одной тенистой лужице еще есть, но рано или поздно кончится, да и жратвы добыть много не получается. К тому же огонь так и не разжег (ну нет среди известняков кремня и железок, стекла тоже нигде не валяются!), а еще от этой специфической пищи ему стали сниться яркие эротические сны, в которых первой являлась Эмили, превращавшаяся в Жанну, та в Анну-Марию, а на пике сновидения возникала почему-то Ксения, которой и доставалось все мужское семя.... Нет, надо плыть, плыть отсюда! С этим твердым намерением Сашка и уснул.
С утра не поплыл, надо было плотнее позавтракать. А когда вернулся с добычей на скальную вершину (где предпочитал есть и одновременно обозревать горизонт в поисках транспортов), то увидел вдруг плывущую к острову лодку под косым парусом. "Господи, ты опять меня услышал? Надо, бросать, видимо, свой атеизм и молиться тебе каждодневно. Или тебя и теперешний мой типаж устраивает?" Сам же встал на скалу, снял рубашку и стал ей махать над головой, понимая уже, что замечен.
Оказалось, что этот островок давно облюбован местными рыбаками как скопище гранчио, олотурио и риччио ди маре. Так, по крайней мере, понял Сашка после многословных объяснений с двумя "рыбаками": пожилым (лет под 70?) Гвидо и молодой (лет 20-22?) Паолой. Мгновенный обмен взглядами меж Сашкой и Паолой, разумеется, состоялся, и Сашка усек, что его щетина и всклокоченная голова не столь ужасны для черноглазой итальянки. В итоге он предложил свою помощь в поисках морской продукции, которая оказалась весомой, поскольку ни Гвидо, ни Паола плавать под водой (а может и на воде?) не умели. Наконец, аппетиты Гвидо были удовлетворены, и лодка отправилась в обратный путь вместе с усталым, но веселым Сашкой.
Глава двадцать четвертая. Жизнь рыбацкая
Рыбацкое поселение Анчио состояло из трех десятков одно-двухэтажных плоскокрыших белых домиков, сложенных из неотесанных плит известняка, скрепленных известковым же раствором. Напротив домиков у берега стояли на приколе лодки (хотя большинство мест еще пустовало), а поперек берега сушились на распорках сети, меж которыми тут и там затевали свои игры дети. Гвидо причалил возле незавидного одноэтажного дома, принес из него корзины и велел Паоле и Алексу грузить в них добычу - раздельно. Сашка, исколовший ладони и пальцы о проклятых ежей еще возле острова, поднял руки вверх и показал их мужику. Тот презрительно скривился, но принес из дома брезентовые рукавицы. В рукавицах сортировка пошла у Сашки споро, но тут он заметил, что кожаные перчатки Паолы совсем тонкие и она тоже морщится от уколов. Тотчас он снял правую рукавицу и протянул ей. Она взглянула на него в упор и качнула в знак отрицания головой, но Сашка сунул рукавицу ей в руку и утрированно грозно сдвинул брови. Рыбачка беззвучно оскалила в улыбке зубы и надела рукавицу.
Улов Гвидо тотчас понес на продажу - вернее, две корзины понес Сашка и одну Паола. Покупателем же оказался самый зажиточный селянин (обитал аж в трехэтажном доме!), который, вероятно, являлся перекупщиком, а собственно потребители ежей, голотурий и крабов пребывали где-то в аристократических высях. Сашка и Паола при торге, конечно, не присутствовали, а сели на лавку во дворе дома и, не имея возможности поговорить, стали смотреть друг на друга. Долго смотреть у них не получалось (то один отводил в смущении взгляд, то другая), но через одну-две минуты их взгляды снова встречались.
Стоит пояснить, что сексуальный аппетит Сашки от купанья в море нисколько не убавился, и потому взгляд его, обращенный на молодую донну, быстро эволюционировал от игривого любопытства до едва завуалированного вожделения. Паола вожделения была достойна: помимо ярких черных очей ее овальное смуглое лицо имело все достоинства итальянской красоты, то есть прямой изящный нос, полные губы, белейшие зубы, маленькие уши, круто очерченные соболиные брови и чистый невысокий лоб, обрамленный гривой густых черных волос, обрезанных почему-то до плеч. А шея.... А груди, свободно шевелящиеся под рубашкой.... Гибкий стан, внятные ягодицы, стройные ноги с босыми изящными ступнями.... Столь же изящные кисти рук.... И взгляд ее: сначала изучающий, держащий на дистанции, но не отталкивающий, равно готовый к улыбке или негодованию, и все-таки понемногу наполняющийся влечением в ответ на Сашкины все более нескромные взгляды....
Читателю вправе, кажется, поморщиться: у этого сочинялы и принцессы и рыбачки - все красавицы.... Он, вероятно, не бывал в Италии и, тем более, на Сардинии. Здесь за тысячелетия селились многие, очень многие нации: греки, римляне, кафагеняне, вандалы, готы, норманны, арабы, испанцы.... И все, первым делом, "покоряли" местных женщин, а те рожали детишек.... С каждой волной "покорителей" все более и более красивых детишек. В итоге даже рыбачки Сардинии имели очень замысловатую родословную, восходящую к цезарям и эмирам.
Вдруг Паола, успевшая еще на острове узнать, что француз не понимает итальянского, а тем более сардов, заговорила:
- Che, ranocchio, in filare in me tuo cazzo? (Что, лягушонок, хочешь воткнуть в меня свой хрен?). Invano lo hai nascosto, ho avuto il tempo di vedere (Напрасно ты его прячешь, я успела увидеть). Questo, forse, ci sarrebe stato bene (Это, может быть, было бы и неплохо). Come ho avito abbestanza di questo Guido! (Как мне осточертел этот Гвидо!). Сhe stupido che sono, che ha ceduto in momento di debolezza! (Какая я дура, что поддалась ему в минуту слабости!) La Vergine Maria! Mi dispiace per I brutti pensieri! (Дева Мария! Прости меня за дурные помыслы!).